Просто вдвоем - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Карли уже поднялась до середины деревянной лестницы, которая вела к моему жилищу, располагавшемуся над гаражом Хеллеров. Было уже поздно. С прошлой весны она ко мне неровно дышала, и это создавало постоянную неловкость. Я притворялся, будто не замечаю ее долгих взглядов и непрерывного хихиканья. Надеялся, что скоро все пройдет. Как бы не так! Я знал Карли с самого ее рождения. К ней и к сыновьям Хеллеров я относился как к сестре и братьям или кузенам – отчасти поскольку ни тех ни других у меня не было. К тому же она была младше меня на пять лет, совсем ребенок. Меньше всего мне хотелось ее обидеть.

Я вышел на порог:

– Привет, Карли. Разве тебе еще не пора спать?

Она наморщила носик и сердито нахмурилась:

– Хм! Вообще-то, мне шестнадцать лет, а не шесть.

Когда Карли добралась до верхней ступеньки и шагнула на маленькую площадку, куда полукругом падал свет, я заметил, что пришла она не с пустыми руками.

– Я испекла печенье. Подумала, вдруг ты захочешь.

– Здорово, спасибо.

Я взял тарелку, но с места не двинулся.

Она переступила с ноги на ногу и, спрятав руки в карманы шорт, спросила:

– Лукас?

– Да? – откликнулся я, а про себя подумал: «Вот дерьмо!»

– А ты не собираешься… начать с кем-нибудь встречаться? Или, может быть, у тебя уже есть девушка, но ты ее сюда не приводишь, или что-то скрываешь?

Я сглотнул, чтобы не рассмеяться.

– Ты имеешь в виду ориентацию? Отвечаю: нет. Будь я геем, я бы давно вам сказал.

Как ни странно, вопрос оказался проще, чем тот, которого я боялся.

– Я так и думала. То есть я хотела сказать, что ты немного не похож на других.

Я повел бровью:

– Ты имеешь в виду лабрет? На губе?

Она кивнула.

– И татушки. – Опомнившись, Карли посмотрела на меня расширенными глазами. – Ой, нет, я просто хотела сказать, что у тебя была своя причина их сделать. Особенно некоторые… – Она закрыла глаза. – Боже, я такая глупая! Извини…

– Все нормально, Карли, не беспокойся. – Удерживаясь, чтобы не посмотреть на татуировки у себя на запястьях, я прикусил металлическое колечко, вдетое в нижнюю губу. – Спасибо за печенье.

Она шумно выдохнула:

– Пожалуйста. Спокойной ночи, Лукас.

Поскольку разговора о девушке удалось избежать, я тоже издал вздох облегчения.

– Спокойной ночи.

Из всех Хеллеров только Карли называла меня Лукасом. Поступив в колледж и уехав из дома три года назад, я захотел поменять в своей жизни абсолютно все. В качестве второго имени мама дала мне свою девичью фамилию – Лукас. Многие люди пользуются вторыми именами, и, что облегчает дело, для этого не нужно никаких бумажных процедур.

Отец отказался звать меня Лукасом, но это меня не особенно смутило: ведь я у него больше не жил, а когда приезжал на каникулы, он почти все время молчал. Родители и оба брата Карли то и дело называли меня по-старому. Не нарочно. Просто больше восемнадцати лет я был для них Лэндоном. Обычно я их не поправлял. Дело ясное: привычка и все такое…

Ну а всем новым людям я представлялся как Лукас. Мне хотелось, чтобы Лэндон исчез навсегда. Перестал существовать.

Я бы должен был догадаться, что все окажется не так просто.

Глава 2

Лэндон

После детского сада меня отдали в маленькую частную школу под Вашингтоном. Все дети там носили форму: девочки – белые блузки с перламутровыми пуговицами, клетчатые юбки в складку и кофты, а пацаны – накрахмаленные оксфордские рубашки, брюки со стрелками и блейзеры. Наши любимые учителя сквозь пальцы смотрели на неуставные шарфики и цветные шнурки, а также на отсутствие кофт и блейзеров, но те, кто построже, отбирали контрабандные предметы и только закатывали глаза, если мы говорили, что плетеные браслеты и блестящие заколки выражают нашу индивидуальность.

Виктора Эванса отстранили от занятий после того, как он отказался снять с себя кожаный собачий ошейник: мол, первая поправка к Конституции предоставляет нам гражданские свободы, а в школьном уставе про ошейники, строго говоря, ничего не написано. После этого администрация стала воевать с нами еще решительнее.

Внешне мы все были на одно лицо, но то, что внутри, важнее, а внутренне я стал совершенно другим человеком, когда вернулся в класс после двухнедельного отсутствия. Я не прошел проверку. Дал обещание и не сдержал его. Пусть внешне я остался прежним, между мной и другими детьми выросла стена.

Мне разрешили наверстать пропуски, как если бы я не ходил в школу из-за тяжелого гриппа, да и вообще я начал чувствовать «особое отношение» ко мне: учителя, которые раньше придирались, хлопали меня по плечу и говорили, что я еще успею всех догнать. Я получал хорошие оценки за дерьмовые сочинения. Когда я не успевал доделать лабораторную, мне давали дополнительное время, а когда проваливал экзамен – предлагали пересдачу.

Что до моих одноклассников, то некоторые из них знали меня с пяти лет, и вот теперь все они бормотали соболезнования, а после неловко замолкали. Никто больше не просил меня помочь с домашкой по алгебре и не приглашал домой поиграть в приставку. Мальчишки не спихивали с парты мои учебники, когда я отворачивался, и не дразнились, когда клубу «Вашингтон редскинз» удавалось разгромить мою любимую команду. Шутки о сексе обрывались на полуслове, как только я входил.

За мной постоянно наблюдали: в классе, в коридоре, на собраниях и во время обеда. Все шушукались, прикрывая рты рукой, качали головами и таращились на меня так, будто считали слепым. Будто я был очень похожей, но жутковатой восковой копией прежнего себя.